ПРАКТИКИ
«Я зову людей уходить в мои миры, чтобы они могли иначе посмотреть на свои»
Евгения Войнар — о снах художника, дороге в сказку и красоте увядания
ПРАКТИКИ
«Я зову людей уходить в мои миры, чтобы они могли иначе посмотреть на свои»
Евгения Войнар — о снах художника, дороге в сказку и красоте увядания
Считается, что внутренний мир человека закрыт от окружающих — «чужая душа — потемки» — и в принципе невыразим. Художница Евгения Войнар показывает свои мечты, сны, страхи и воспоминания на холстах — и приглашает зрителя в это путешествие.
Мне всю жизнь снятся красивые сны, я их запоминаю. Иногда мне снится, что я хожу по выставкам несуществующих художников, и на границе сна и яви думаю: «Какая красивая работа — жаль, не моя», — а проснувшись, понимаю, что моя, это я ее придумала. Даже названия картин помню.
«Я родилась с двумя рисующими руками»
Cтать художником хотела с детства, рисовала чуть не с рождения. Я амбидекстр: раскрывала тетрадку и на одной странице рисовала принца, на другой — принцессу, замки, цветы. Это был огромный кайф, но, к сожалению, строгая прабабушка такого не терпела — она привязывала мне левую руку за спиной, чтобы я делала все только правой. Единственное, что мне удалось отстоять — возможность чистить зубы левой. Это, конечно, сильно меня ограничило: с двумя рисующими руками было ощущение управления вселенной. Его забрали, но желание рисовать таким образом осталось. Прорабатываю с психологом.
«Яркое солнце»
В 2016-м я закончила классический художественный вуз: обучение в нем дало мастерство, но не дало возможности применить его в реалиях настоящего времени. Живопись там заканчивается на импрессионистах; XX века вообще не существует. А мне очень хотелось понимать, что сейчас происходит в искусстве. Я пошла учиться дальше — в «Свободные мастерские» — образовательную платформу Московского музея современного искусства для молодых художников и кураторов, — в Институт проблем современного искусства, он же ИПСИ. У меня появились друзья-художники, с которыми мы вместе начали активно выставляться.
Понятия «вдохновение» у меня нет, честно. Я люблю рисовать, но я жуткий прокрастинатор: начало работы часто требует от меня усилий. Потом становится интересно и легко, появляются новые идеи. Муж-художник дал мне совет: нужно убрать серьезность; помнить о том, что живопись — это область, где все можно переписать; здесь нечего бояться.
Понятия «вдохновение» у меня нет, честно. Я люблю рисовать, но я жуткий прокрастинатор: начало работы часто требует от меня усилий. Потом становится интересно и легко, появляются новые идеи. Муж-художник дал мне совет: нужно убрать серьезность; помнить о том, что живопись — это область, где все можно переписать; здесь нечего бояться.
Я всегда боялась ошибок, а сейчас разрешаю себе переделывать. Пусть моя картина будет живая, неидеальная. В этом неидеальном есть живость, сочность, вкус.
«Безопасность всегда можно заново найти»
Выставлять картины, чтобы показывать свое мастерство — тупиковая для развития история: «Смотрите, как реалистично я накрасила, вот мой мазочек, вот мой колорит…» Не хочу так себя позиционировать.
Можно либо делать прямые высказывания — социальные, например, — либо приглашать людей в свое пространство. Мой путь второй. Я зову людей уходить в мои миры, чтобы они могли иначе посмотреть на свои. Я и сама спасаюсь бегством в память, детство, философию. Если зритель подкован, он считает множество смыслов и знаков. Если нет, то точно считает эмоцию, привнеся в мои образы какой-то свой опыт.
Я хочу показывать миры с идеей. Например, моя серия «Сады» посвящена утраченному детству, проданной любимой даче, саду, в котором я росла — и возможному взгляду на это из сегодня, возвращению в эти сады. Это тепло и сказка, куда я могу приходить снова и снова: когда ты лежишь на даче в уютной кроватке; вишни за окном; родители пекут оладьи; а ты читаешь какого-нибудь «Волшебника из страны Оз» или «Алису».
Можно либо делать прямые высказывания — социальные, например, — либо приглашать людей в свое пространство. Мой путь второй. Я зову людей уходить в мои миры, чтобы они могли иначе посмотреть на свои. Я и сама спасаюсь бегством в память, детство, философию. Если зритель подкован, он считает множество смыслов и знаков. Если нет, то точно считает эмоцию, привнеся в мои образы какой-то свой опыт.
Я хочу показывать миры с идеей. Например, моя серия «Сады» посвящена утраченному детству, проданной любимой даче, саду, в котором я росла — и возможному взгляду на это из сегодня, возвращению в эти сады. Это тепло и сказка, куда я могу приходить снова и снова: когда ты лежишь на даче в уютной кроватке; вишни за окном; родители пекут оладьи; а ты читаешь какого-нибудь «Волшебника из страны Оз» или «Алису».
На дворе лето, так круто, так спокойно. И леса — все мои, я в них каждую веточку знаю. Я хочу пригласить туда и зрителя: сказать ему, что эту безопасность всегда можно обрести заново.
Для выставки я сделала маску с QR-кодом — можно навести смартфон и посмотреть ту же работу в инверсии, где нереальное (например, умершие бабушка, дедушка, папа) смотрится реалистичным, а пейзаж и дом, например, призрачными. С 16 лет я пользовалась фотоаппаратом, в который была встроена функция инверсии. На этот фотоаппарат я снимала свой сад детства. У меня остались мои фотографии и пленка родителей, проявленная в негативе. Так зародилась идея, что теперь этот мир находится по ту сторону пленки, в сиреневом мареве и искаженной красоте.
Серия с костями и цветами — про цикл жизни, то, что с точки зрения природы смерть это не конец, а часть величественного круговорота. Зайчик хорош: и когда бегает; и потом, когда уходит в почву; а из нее вырастает трава и цветы. Я не хочу обесценивать боль утраты — я лишь предлагаю иную оптику. Выискиваю формы, которые сложно сочетаются, и делаю из них поэзию.
Серия с костями и цветами — про цикл жизни, то, что с точки зрения природы смерть это не конец, а часть величественного круговорота. Зайчик хорош: и когда бегает; и потом, когда уходит в почву; а из нее вырастает трава и цветы. Я не хочу обесценивать боль утраты — я лишь предлагаю иную оптику. Выискиваю формы, которые сложно сочетаются, и делаю из них поэзию.
«Картины — это акции, в которые ты предлагаешь покупателю инвестировать»
Первую работу за деньги я сделала в 15 или 16 лет — умер дедушка, кормилец семьи. Я создавала росписи в частных домах на Рублевке, расписывала ресторан «Турандот» в Москве. Представьте: леса в шесть пролетов, ты поднимаешься, ложишься, а потом долго ждешь, когда они перестанут раскачиваться под тобой. Страшно. Была иллюстратором детского журнала, занималась дизайном, преподаванием.
Для художника, мне кажется, идеальная карьера — когда тебя знает и покупает определенный круг людей при деньгах, колекционеров. Для этого надо много себя показывать, нарабатывать имя, сотрудничать с галереями. Чтобы жить и рисовать, мне важно, чтобы мои работы стабильно покупали, было уверенное взаимовыгодное сотрудничество с галеристами.
Для художника, мне кажется, идеальная карьера — когда тебя знает и покупает определенный круг людей при деньгах, колекционеров. Для этого надо много себя показывать, нарабатывать имя, сотрудничать с галереями. Чтобы жить и рисовать, мне важно, чтобы мои работы стабильно покупали, было уверенное взаимовыгодное сотрудничество с галеристами.
«Сады.Детство»
У меня было три персональных выставки с экспозицией «Сады» зимой и весной 2021−2022 годов. Готовила я «Сады» в течение нескольких лет: собирала эскизы; завела тетрадь, где записывала и зарисовывала идеи. Вечерами мы с кураторами сидели в мастерской и обсуждали эти идеи; преподаватели «Свободных мастерских», ИПСИ тоже помогали: задумка довольно большая, взгляд со стороны обязательно нужен. В одиночку все это делать самонадеянно: ты все равно отражаешься о среду. Мнение коллег важно, поскольку пространство, в котором мы работаем, живое и постоянно меняется.
В итоге куратор предложил мне залы галереи «Богородское». Не то чтобы стены диктуют, что рисовать, но они помогает понять, сколько будет объектов, какого размера, какова может оказаться логика выставки. Ну и, конечно, важно, чтобы все твои объекты банально пролезли в дверь.
С экспозицией «Сады» у меня было три персональных выставки: две в галерее «Богородское» и одна на «Винзаводе». Выставка — дорогое удовольствие: подготовка ко второй выставке в «Богородском» обошлась мне в 600−650 тысяч рублей. Это траты на холсты, на материалы. В «Садах» мне помогали коллеги — художник по стеклу, художница-керамистка, их труд я тоже оплачивала. Галерея бесплатно предоставила помещение, перевозку экспонатов. Остальное — на художнике.
Один мой холст стоит от 200 до 550 тысяч рублей, в зависимости от размера. Я повышаю цену, есть продажи идут неплохо или заключается контракт с галереей. Картины — это, по сути, акции, в которые ты предлагаешь покупателю инвестировать, и они должны только расти.
В итоге куратор предложил мне залы галереи «Богородское». Не то чтобы стены диктуют, что рисовать, но они помогает понять, сколько будет объектов, какого размера, какова может оказаться логика выставки. Ну и, конечно, важно, чтобы все твои объекты банально пролезли в дверь.
С экспозицией «Сады» у меня было три персональных выставки: две в галерее «Богородское» и одна на «Винзаводе». Выставка — дорогое удовольствие: подготовка ко второй выставке в «Богородском» обошлась мне в 600−650 тысяч рублей. Это траты на холсты, на материалы. В «Садах» мне помогали коллеги — художник по стеклу, художница-керамистка, их труд я тоже оплачивала. Галерея бесплатно предоставила помещение, перевозку экспонатов. Остальное — на художнике.
Один мой холст стоит от 200 до 550 тысяч рублей, в зависимости от размера. Я повышаю цену, есть продажи идут неплохо или заключается контракт с галереей. Картины — это, по сути, акции, в которые ты предлагаешь покупателю инвестировать, и они должны только расти.
По итогам выставок случилось несколько продаж, правда, расходы на «Сады» окупились впритык. Но выставляться необходимо. Показывать то, что делаешь — это единственный совет, который можно дать любому, кто занимается визуальным искусством. Важно не сидеть в мастерской, даже если выходить в люди страшно. Выходы — особенно персональная выставка — позволяют увидеть себя со стороны.
Сегодня мне хочется идти дальше, создавать объемные миры без четкого разделения на темы (вот «Сады» — они о детстве, вот «Эстетика» — она о смерти…), полнее выражать себя. Для недавней выставки «Жатва» в галерее К35 я сделала новые работы: здесь больше визуальных символов, они полнее выражают то, из чего я создана — в них и сны, и страхи, и детство, конечно, и мечты. Границы тем, мои собственные границы — раздвигаются.
Исчерпать образы я не боюсь, я ведь продолжаю жить, и они накапливаются. Сны мне снятся всю жизнь, без каких-либо длительных перерывов. Я путешествую: эти поездки тоже становятся воспоминанием. Вдохновляют книжные иллюстрации, пластичность печатной графики. Мне кажется, надо десять жизней прожить, чтобы воплотить хотя бы часть образов, что сейчас в моей голове.
Беседовала Софья Корепанова
Сегодня мне хочется идти дальше, создавать объемные миры без четкого разделения на темы (вот «Сады» — они о детстве, вот «Эстетика» — она о смерти…), полнее выражать себя. Для недавней выставки «Жатва» в галерее К35 я сделала новые работы: здесь больше визуальных символов, они полнее выражают то, из чего я создана — в них и сны, и страхи, и детство, конечно, и мечты. Границы тем, мои собственные границы — раздвигаются.
Исчерпать образы я не боюсь, я ведь продолжаю жить, и они накапливаются. Сны мне снятся всю жизнь, без каких-либо длительных перерывов. Я путешествую: эти поездки тоже становятся воспоминанием. Вдохновляют книжные иллюстрации, пластичность печатной графики. Мне кажется, надо десять жизней прожить, чтобы воплотить хотя бы часть образов, что сейчас в моей голове.
Беседовала Софья Корепанова
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ